– Ничего, нормально. Почти не беспокоит.
– Чудесно, чудесно! – доктор, прозванный Вадимом «чудесный» за его привычку к месту и не к месту произносить слово «чудесно», обрадовался так, будто ничто больше не могло его порадовать. А затем, сделав небольшую паузу и откашлявшись, вежливо поинтересовался, не может ли господин Дохновский подъехать сегодня в клинику для одного деликатного разговора.
– Попробую, – Вадим удивился, но все же пообещал отпроситься с работы пораньше.
– Вот и чудесно! Я Вас в любом случае дождусь.
…Инга еле дождалась того часа, когда можно было бы позвонить, чтобы звонок не оказался уж слишком ранним, Марье Алексеевне, так любезно рассказавшей про Единение. Она решила пока ничего не говорить ни Вадиму, ни Ларе о своих умозаключениях, пока не поговорит с Марьей Алексеевной и не убедится в том, что верно разгадала загадку.
Пожилая женщина любезно согласилась принять Ингу у себя и назначила встречу на три часа.
…Вадим долго не мог вникнуть в то, что ему говорил улыбчивый доктор, который сегодня вместо улыбки наклеил на физиономию скорбное сочувствие. Вернее, отказывался вникать в то, что прекрасно слышали уши, но не воспринимало сознание. Какие анализы? Какие результаты? Черт их всех разберет – этих эскулапов с их таинственными обследованиями, на основании которых они потом таким вот будничным тоном выносят чудовищные вердикты.
– Я понимаю Вас, молодой человек. Прекрасно понимаю Ваше состояние, – доктор, отводя взгляд, в неловкости прокашлялся. «Ни черта ты не понимаешь! Не ты сейчас сидишь на этом стуле, и не тебе только что намекнули на то, что совсем скоро ты умрешь от рака…» – Вадим почти с ненавистью посмотрел на врача. Почему-то он чувствовал себя героем какой-то дешевой мелодрамы – очень ситуация напоминала картинную, когда главному герою в расцвете лет ставят страшный диагноз, от которого он потом по сценарию чудесным образом излечивается.
– Так вот, молодой человек… Анализы показали… Но чтобы быть уж точно уверенными, надо бы…
– Сколько у меня времени? – Вадим, перебив чудесного доктора, недрогнувшим голосом спросил. Ему все еще казалось, что сейчас вот неожиданно щелкнет киношная «хлопушка», и режиссер громко объявит в мегафон: «Стоп! Снято!».
– М-м-м, понимаете, молодой человек… – а доктор не торопится открывать сразу все свои тайны, словно хочет еще потребовать выкуп за информацию. Или, гад, специально так тянет, растягивая садистское удовольствие?
– Даже при высоком уровне современной медицины… Но на такой стадии заболевания, если оно окончательно подтвердится…
– Сколько? – Вадим нетерпеливо поторопил. И почти с любовной ненавистью посмотрел на доктора. Зануда!
– Три-четыре месяца, – доктор послушно выдавил с такой миной, будто только что расстался с уже полюбившимся ему сокровищем.
– Ясно, – Вадим, наморщив лоб, развел руками. – Нет вопросов. Ну, я пошел?
И, не дожидаясь ответа «чудесного доктора», поднялся со стула и вышел за дверь.
…Вот тебе и на… Нехорошие дела получаются. Остановившись на крыльце клиники, Вадим вытряхнул из пачки предпоследнюю сигарету и закурил. …Странно, но ведь его ничто не беспокоило в плане здоровья. Только колено, которое недавно травмировал. Вадим не знал, как должен себя чувствовать человек, который болен раком, но ведь, наверное, не пребывать в таком хорошем самочувствии, в каком еще до недавнего момента он пребывал. Тем более уже на такой стадии заболевания.
Глупость какая-то… Нелепость. И как он скажет Инге, Лариске? Ничего, конечно, не скажет.
«Три-четыре месяца… Три-четыре месяца…». В голове набатом звенел голос доктора. Вадим мысленно чертыхнулся и затоптал брошенный окурок. Что можно успеть сделать за это отведенное время? Может, плюнуть на работу – теперь перспектива карьеры уже не казалась заманчивой, враз обесцветилась – и махнуть куда-нибудь на Мальдивы, чтобы в последний раз со вкусом отдохнуть. Взять с собой Лариску, Ингу с Лёкой – и рвануть. Наверное, он так и сделает, когда уже окончательно поверит в приговор врача и смирится с ним.
Погрузившись в свои не радостные думы, Вадим шагнул на проезжую часть, чтобы перейти к своей машине, припаркованной на противоположной стороне. «…А машину, наверное, Инге оставлю… Ей уже давно пора обзавестись собственным авто…» – он еще в продолжение своих грустных мыслей успел подумать, перед тем как заметить «Жигуленок», мчавшийся на скорости прямо на него. Единственная машина на этой пустынной дороге, которая неожиданно выскочила невесть откуда. «Придурок!» – Вадим, дернувшись назад, чтобы попытаться увернуться от машины, в сердцах обругал водителя, который, по-видимому, в свою очередь, тоже отправил не менее красноречивое словечко в адрес замечтавшегося пешехода.
Он бы успел отпрыгнуть, если бы не подвела травмированная нога. Колено, недостаточно еще излеченное для подобных прыжков, пронзила острая боль, и Вадим, охнув, упал прямо перед носом истерично завизжащего тормозами «Жигуленка». Побледневшее лицо мужика-водителя, его бормочущие неслышимое ругательство в адрес пешехода губы и мертвой хваткой вцепившиеся в руль пальцы с побелевшими от напряжения костяшками – странно, но он все это успел хорошо рассмотреть, словно в замедленной съемке, прежде чем упасть и немного откатиться в сторону. Инстинкт самосохранения не подвел… Визжа тормозами, «Жигуленок» пронесся в полуметре от него, распластавшегося на дороге, и остановился.
– Слепой?! Слепой, да, придурок? – из «Жигулей» выскочил водитель и подбежал к сидящему на проезжей части парню. На визг тормозов и крики стали останавливаться любопытные, с интересом наблюдая разворачивавшуюся сцену.