Чужая ноша - Страница 88

Вечером она помогла перевезти Ларисе кое-какие вещи к Вадиму, недолго посидела у брата в гостях и вернулась домой еще более уставшая, чем вчера.

– Если так пойдет и дальше, на вещий сон можешь не надеяться, – перед сном она укорила себя и отсрочила ритуал еще на день: ей надо внутренне подготовиться.

К ритуалу на вещий сон Инга подошла со всей серьезностью: попостилась, убрала в квартире и сменила постельное белье. Приняв душ и обрядившись в чистую сорочку («ритуальную», как она называла про себя эту некрасивую ситцевую ночнушку), девушка зажгла в комнате свечки и благовония. Надев на палец кольцо, переданное по наследству бабушкой («Это не просто кольцо… Захочешь увидеть сон вещий – надень его», – говорила бабушка), распустила волосы и, очертив зажженной свечой круг перед кроватью, встала в него. Закрыв глаза, Инга принялась читать заклинания. «…О славное имя великого Бога живого, Которому от начал времен принадлежит все существующее, и я, Твой слуга… Умоляю Тебя послать мне Твоих ангелов, дабы они показали мне все, что я желаю видеть и знать чрез Господа нашего Иисуса Христа… Во имя Отца и Сына, и Святого Духа…». Она бормотала заклинания все громче и громче, с жаром, чувствуя, как каждое произносимое ею слово будто обретает вес. И одновременно ощущая, как от затылка к щиколоткам пробегает теплая волна, и голова будто тяжелеет, и веки смыкаются все плотней и плотней, будто спекаясь. Инга закончила молитву-заклинание уже почти в голос, погасила в комнате все свечи и тихо скользнула под одеяло.

… Она поднималась вверх по лестнице. Лестница была без перил, состояла из множества крутых ступеней, которые будто вели в само небо. Верхняя площадка терялась в облаках, и нельзя было понять, насколько лестница продолжительна. Инга поднималась по этим ступеням, зная, что где-то там наверху ее ждет бабушка. Бабушка каждый раз меняла место «встречи», и Инга то шла длинными переходами, то улицами с цветущими деревьями, то скользила вниз по тоннелю, а сегодня вот поднималась по лестнице.

Бабушка ждала ее на одной из лестничных площадок. Инга, поднявшись к ней, с любопытством задрала вверх лицо, силясь углядеть окончание лестницы, теряющееся где-то в облаках.

– Тебе еще туда нельзя, Инночка, – бабушка, улыбнувшись, мягко осадила ее любопытство. Она всегда звала ее не Ингой, а Инночкой. «Ну что это за имя такое – Инга?» – возмущалась бабуля. «Назвали же так… Вот Инна – это я еще понимаю…».

– Мы поднимемся вместе до туда, куда тебе еще можно, – старушка, взяв ее за руку, повела за собой. – А на самый верх никому из нас нельзя – там Сам…

Инга молча шла за бабушкой, не решаясь задать интересующие ее вопросы. Отсчитывая ступеньки, она подумала о том, сколько же таких ступеней ей еще придется пройти, только уже не вверх, а вниз, на обратном пути.

– Инночка, мама с папой по тебе скучают…

– Я хочу с ними встретиться, бабушка, – Инга умоляюще попросила. Бабушка помолчала, словно взвешивая все «за» и «против», и потом решилась:

– Хорошо. Это надо будет подняться еще выше – выше, чем тебе дозволено бы… Ну раз так… Остаться тебе очень там захочется – вот в чем опасность. Тебе ведь каждый раз хочется остаться с ними… И когда-то не выдержишь, останешься. А нельзя ведь пока тебе…

– Бабушка, я очень тебя прошу…

Родители выглядели точно так же, как сохранила память их образы. Мама – с той же прической и в том же платье, с неизменной ласковой улыбкой, какой она запомнилась десятилетней Инге. Папу девушка помнила лишь по фотографиям, и снился он ей, одетый в парадный костюм – как на свадебном снимке.

Увидев родителей, Инга тут же почувствовала, как от слез защипало глаза, она из последних сил сдерживалась, чтобы не расплакаться. «Расплачешься, и все будет загублено… Ты не за этим сюда шла и еще не получила ответ на свой вопрос. Ты даже вопрос не задала…». Но о чем она хотела спросить бабушку или родителей, Инга напрочь забыла. Ей хотелось только одного – остаться здесь, в этом умиротворенном месте, подняться вслед за родителями по лестнице на тот уровень, на который, по словам бабушки, ей еще нельзя. Ей до слез, до муки, до боли не хотелось расставаться с родителями и бабушкой. Здесь она вновь обретала родительскую любовь и вновь чувствовала себя защищенной.

– Инночка, пойдем, – бабушка мягко взяла ее за руку и повела за собой вниз. Почувствовала, что внучка уже борется с непреодолимым желанием отправиться вслед за родителями. – Говорю ж, рано еще тебе…

Они долго в молчании спускались по лестнице, пока последняя ступенька не оказалась вровень с землей.

– Инночка, то, что ты пытаешься узнать, скоро тебе само откроется… Только ты не на того думаешь. Не за того боишься! Правильным путем идешь, но ошибаешься. Сама скоро все поймешь.

– Бабушка, как снять это? – Инга, тут же вспомнив, о чем хотела спросить, в отчаянии прокричала. Бабушка покачала головой:

– Смертью, Инночка, только так… Жертва может измениться, одно останется постоянным – смерть. Отсоветовала бы тебе, да не могу, не одна ты здесь замешана. Болит у меня душа за вас, Инночка…

Бабушка выпустила ладонь внучки из своей: время «встречи» истекло. По щекам Инги уже заструились обязательные слезы.

– Инночка, каждый раз ты плачешь… Не делай больше этого, слезы твои мне как нож.

Бабушка с укоризной покачала головой и на прощание печально добавила:

– Горько мне это говорить, но скоро один из вас, оставшихся, присоединится к нам. Из нашей семьи…

… Инга проснулась в слезах. Этот сон дался ей еще тяжелей, чем любой из предыдущих. Она долго лежала в утренних сумерках без сна, зарывшись мокрой щекой в подушку и невидящим взглядом уставившись на прорисовывающиеся в сумерках предметы комнатной обстановки. И стараясь запечатлеть в памяти ускользающие вместе с ночью образы родителей и бабушки.